Эту статью я написал в 28 лет. Ровно 28 лет назад. Перед своим 56-летием почему-то она мне вспомнилась, захотелось поделиться. И спросить: мы уже другие?

***

Я люблю стариков. Не только потому, что так воспитала «семья и школа». Мне нравятся лица, «ставшие биографией» (Синтия Озик). Лица, на которых морщин больше, чем складок на театральных занавесках. Нравиться мягкий, чуть-чуть ироничный взгляд прищуренных глаз. Седые усы, слегка пожелтевшие от копоти времени и табачного дыма. Руки, «похожие на высохшие каштановые листья» (Сергей Юрский). Не знаю, быть может, потом – когда у самого все это появится, старость покажется мне не такой привлекательной. (Хемингуэй считал ее не очень уж большим несчастьем, если не принимать во внимание и другую возможность.) Не знаю. Но я люблю стариков…

Хочу рассказать вам о двух из них. Не меняя ничего, включая имена.

***

Что будет дальше – он знал. Сейчас они встанут и выйдут из этого узкого, как ученический пенал, сверкающего белизной стен кабинета. Он – оставив в нем свою надежду, а она – что-нибудь из вещей. Но все сделают вид, что ничего не замечают. Потом, при выходе из здания, она скажет, что забыла в кабинете врача свои перчатки. А может быть, платок, неважно. Быстро вернется назад. И останется там ровно столько, сколько нужно женщине, чтобы услышав окончательный приговор, вынесенный любимому человеку, с которым она прожила без малого полвека, взять себя в руки. Это будет недолго: женщины умеют быть мужественными. Единственно, чего он не мог предугадать, какие именно слова подберет для нее опытный врач.

Врач сказал:

— Вашему мужу осталось жить примерно год. Но с условием, что будет беречь себя, выполнять все мои советы…

Мустафа Дадашев умер ровно через пять месяцев и четыре дня.

Каждый раз, когда жена пыталась оторвать его от письменного стола (врач запретил долго работать), Мустафа говорил:

— Неужели ты так и ничего не поняла, Марал? Скачущего коня можно остановить, если успел схватить за уздечку. А за хвост, сколь не дергай, с пути уже не собьешь.

Странным он был стариком. Говорил медленно, обдумывая каждое слово. Ходил также не спеша и чуть наклонившись вперед. Будто все время прислушивался к каким-то очень слабым голосам. Он мог долго, неотрывно смотреть на одну и ту же вещь, хорошо знакомую ему с самого детства. Подумать только, сколько успел сделать в жизни этот человек с такой медлительностью. Воевал с белофиннами, прошел дорогами Великой Отечественной, воспитал целую плеяду педагогов (был директором техникума в Ленкорани), написал множество статей (часто публиковался в журналах, сборниках), вырастил семерых детей (шестерых своих и одного взятого с детского дома).

Иногда мне кажется, он успел так много именно потому, что никогда не спешил. Не оставлял в своей жизни пробелов. Как порой в нас не хватает этой жилки! Едва услышав трубный зов, бросаемся в указанном направлении, наивно полагая, что главное – успеть, и желательно первым. А подумать – потом. Да, дел у нас много. Мы постоянно ведем своеобразный сеанс одновременной игры. Но ведь, как говорил Илья Эренбург, когда шахматист играет против десяти партнеров, он тоже, по сути дела, как каждый участник, разыгрывает одну партию – свою собственную.

***

Утро свадебного дня в селе может быть дождливым или солнечным, но оно никогда не бывает скучным.

Молодежь спозаранку бегает, суетится — все дела в этот день надо завершить пораньше. Женщины, забыв про свои домашние заботы, не дожидаясь вечера, приступают к обсуждению невесты и ее приданого. А старики соберутся где-нибудь, да усядутся поудобнее – есть тема для до-о-лгого разговора.

Один лишь плотник Абдул даже в такой день до самого вечера не вылезает из дома. Что-то пилит у себя в сарайчике, стучит молотком.

…Свадьба уже подходила к концу. Захмелевший плотник Абдул много и громко говорил. Время от времени он поворачивал голову в сторону музыкантов и кричал:

— Ну, сколько раз можно просить? Сыграйте «Мулейли»! Я час тому назад заказал. Что мои деньги — не деньги?

Наконец, музыканты смилостивились.

Старик вмиг изменился. Он закрыл глаза, откинул голову назад и, не вставая с места, поднял вверх левую руку, на которой было только два пальца.

Старик танцевал двумя пальцами. Они извивались, падали, вставали как два веселых, очень веселых первобытных человечка, исполняющих ритуальный танец вокруг священного костра…

Абдул начал плотничать лет сорок назад. Несколько человек, они ездили на колхозной полуторке в лес, рубили деревья, а из них делали доски. Однажды, очищая ствол дерева, Абдул схватился за ветку, замахнулся топором, чтобы отрубить ее. В этот момент под левой рукой что-то шевельнулось, потом перед собой он увидел холодные глаза змеи и отшатнулся. Удар пришелся прямо по пальцам левой руки.

Болел Абдул недолго. Но пережитый стресс не прошел без следов. Плохо работала правая рука — та, в которой держал топор; отказывали, когда нервничал, ноги. Но это испытание судьбы он выдержал: научился работать одной рукой не хуже, чем двумя. Его плотники даже бригадиром избрали. У Абдула была молодая жена, любимый сын, и Абдул был счастлив.

Второе испытание выпало на его долю спустя 17 лет. Умерла жена. Через год уехал в Баку сын Таир…

— Тогда я его и видел в последний раз, — закончив «танец», Абдул возвращается в прежнее состояние и продолжает громко говорить. Кроме меня, никто его не слушает. – Вначале я искал. Долго искал. Часто ходил на автовокзал, просил знакомых разузнать о нем что-нибудь в городе. Потом перестал. Год назад сын соседа приехал на похороны отца. Зашел ко мне, дал две пятидесятирублевки и сказал, что Таира в городе видел. Работает он на заводе, машины для нефтяников делает, вот, мол, деньги послал и обещал, что скоро сам приедет. А пока не может – мальчик у него недавно родился…

Слушая Абдула, я думал: почему Абдул не сломался тогда, 17 лет назад? Что же его спасло? Мужество, воля? Наверное. Но еще больше – надежда. Надежда на сына, на его будущее. Ведь они – отцы, воспитывая детей, вкладывают в них не только свой жизненный опыт, но и свои мечты, верят, что дети их осуществят. А что такое надежда? Это та же самая мечта, но уже разбавленная сомнениями. В молодости обычно преобладает первое, а в старости – второе. Поэтому и сдался старый Абдул, уединился.

— … Ждал я еще три месяца. За это время смастерил внуку подарок. Кроватку детскую. Резцовую, ни изогнутых ножках. Не дождался. Тогда положил в карман эти сто рублей, взял кроватку, сел в автобус и поехал в Баку. Целый день ходил по городу, спрашивал, где делают машины для нефтяников. Оказалось, что таких заводов много. Что мне оставалось делать? Вернулся на вокзал, купил билет обратно в район. Потом достал из кармана пятидесятирублевки, завернул их в бумагу и на ней написал: «Таиру Мамедову из Загама». Положил деньги в кроватку, оставил все это прямо на вокзале.

Наивно думать, что Таир получил «посылку». Да и старик сам это хорошо понимает. А жаль. Не из-за денег. И даже не из-за кроватки на изогнутых ножках. Абдул в конце сказал, что на той самой бумаге он еще написал: «Мне ты ничего не должен, сынок. Ты должен своему сыну. Ему все и вернешь, когда придет время».

***

— Марал, принеси мне нашу телефонную книжку.

Она не спросила, зачем ему телефонная книжка в три часа ночи, тем более, что телефон не работает. Она никогда не спрашивала Мустафу о том, чего он сам не говорил.

— А теперь иди, ложись, отдохни маленько. Я тоже посплю. Не бойся, я себя хорошо чувствую.

Он погладил ее седые волосы, поцеловал руку. Ей стало немного не по себе. Во взгляде мужа, кроме нежности, было еще и чувство вины за невольно причиненные тревоги.

Она спала не больше часа. Проснулась, будто кто-то позвал. В комнате мужа горел свет.

Не было ни страха, ни криков. Телефонная книжка лежала на стуле рядом с кроватью. Она схватила ее и выбежала на улицу. Надо было позвонить детям – в Баку, Москву, Вильнюс, Клайпеду.

Почта была через дорогу. Она бежала не чувствуя под ногами землю. Плакать не могла. Единственное, что она чувствовала, это огромную, звенящую пустоту вокруг и внутри себя. Как шар, поднявшийся высоко в небо.

Только войдя в здание почты, она вспомнила, что кошелок оставила в кармане пальто, которое забыла надеть. Бросилась обратно на улицу, но, споткнувшись, упала. Телефонная книжка отлетела в сторону и… из нее выпали 25 рублей.

Она громко зарыдала.