Muəllif:

Боль — слабость, покидающая нас

“Лиз очень нравился Джим Гилмор…

Доски пристани были жесткие, шершавые, холодные, и Джим был очень тяжелый и сделал ей больно. Лиз хотела оттолкнуть его, ей было так неудобно, все тело затекло. Джим спал. Она не могла его сдвинуть. Она выбралась из-под него, села, оправила юбку и пальто и кое-как причесалась. Джим спал, рот его был приоткрыт. Лиз наклонилась и поцеловала его в щеку. Он не проснулся. Она приподняла его голову и потрясла ее. Голова скатилась набок, он глотнул слюну. Лиз заплакала. Она подошла к краю пристани и заглянула в воду. С залива поднимался туман. Ей было холодно и тоскливо, и она знала, что все кончилось…”

Это отрывок из рассказа Эрнеста Хемингуэя “У нас в Мичигане” о наивной и бескорыстной любви простушки Лиз к некоему Джиму. К сожалению, любовь Лиз закончилась банальным изнасилованием. Однако она больше всего жалела не о потере девственности, а о потере веры в людей, в любовь…

Первый тревожный звоночек прозвучал в начале месяца, когда на электронную почту пришло короткое сообщение от Рауфа, что его лишили аккредитации. Спустя пару часов он написал, что ему никто ничего не может или же не хочет объяснить внятно по поводу происходящего. Но ему дали точно понять, что его дальнейшее пребывание в Турции нежелательно. Мы сделали все возможное, чтобы пролить свет на ситуацию, но все молчали. Вернее, турецкая сторона сидела, как тот филин на ветви лапистой ели, и только и делала, что вертела головой и хлопала глазами. Словом, и не было вроде лучшего брата. Было очень больно.

Когда с Рауфом произошло это несчастье, я сидел на болеутоляющих – уже несколько дней как мучился с почечной коликой. Было нестерпимо больно.

То, что Рауфа могли взять, не было неожиданностью – он уже давно жил с этой мыслью, как минимум последние 25 лет. Ему доставалось и от Советов, и от своих. Били, ругали, просили, запугивали, задерживали, стращали арестом. Правда, до сих пор обходилось.

Когда он почти четыре года назад сказал мне, что уходит, у меня опустились руки.

В тот период очень много ребят переходили в другие издания – не хватало средств на содержание семьи. Пока были холосты и не обременены семейными заботами, терпели и даже упрекали меня в чрезмерной, на их взгляд, мягкости публикаций. Но жизнь – суровая штука, детям невозможно объяснить, почему папа не может купить приглянувшуюся игрушку. И они уходили. Уходили туда, где вообще не пахнет журналистикой, по крайней мере, той, о которой они мечтали. Ныне же, судя по их довольным выражениям лиц, дети их больше не достают… Ну и слава Богу! Чего не сделаешь ради детей! Но все равно больно…

Рауф, увидев мое состояние, поспешил добавить, что он не уходит в другое издание, просто ему необходимо по семейным обстоятельствам уехать из страны, и что, если я не против, будет представлять редакцию в Турции и, конечно же, писать. У меня как камень с плеч свалился. И он писал. Писал много и плодотворно. Я даже возмущался объемом его материалов. Но его читали, потому что было что читать. Газету покупали (пока было где) и читали в Интернете во многом благодаря его умным, аналитическим материалам. На него “шли”, как фанаты “Барсы” идут на Месси. Потому как футбол в исполнении Месси – это не просто игра с мячом, это есть спектакль. Так и Рауф. Начало многих его материалов – это просто игра в мяч. Спектакль же начинался с фразы “итак, первое…”. Вот здесь он давал волю своим знаниям, таланту и аналитическому мышлению. Жаль, перевелись, видать, истинные ценители искусства. Спектакли и мастера ныне не в почете. И от этого больно…

У меня за эти десять с лишним дней после ареста Рауфа нередко спрашивают: ну как же он так? И мне становится больно от того, что люди, даже знавшие его, задаются таким вопросом. Чем серьезнее обвинение, тем правдоподобнее оно кажется. Ну не могли обвинить Рауфа в злоупотреблении наркотиками, ему к лицу только измена государству. Он враг народа, который он так любит, и государства, за независимость которого в буквальном смысле слова бился. И от этого становится еще больнее.

Заверещали, к сожалению, и коллеги, якобы некогда делившие с Рауфом старый компьютер. Есть и желающие показать себя публике большими католиками, чем Папа Римский. Оказывается, судьба Рауфа беспокоит их больше, чем нас. Потому как они, предъявляя претензии, полагают, что критикуют. Тоскливо и больно. Да и мерзко, следует сказать.

Вчера говорил с адвокатом Рауфа, который, в отличие от других, имеет возможность видеть его. Он сказал, что Рауф уже оправился от несправедливости ареста и постепенно адаптируется. Чего ему не хватает – так это серьезной литературы. Он уже перечитал “Трех мушкетеров” Дюма и каких-то там книжек Дарьи Донцовой…

Не знаю, больно ли ему от этого. Наверное, все же да. Хотя не Дюма ли создал образ кардинала Ришелье?

Говорят, боль – это слабость, покидающая нас. Не знаю, правда ли это. Однако в одном уверен точно – если перестать чувствовать боль, человек может натворить много ужасных и непоправимых вещей.

P.S. Кстати, у меня выпал камень из почек, и боль прошла, во всяком случае, физическая.

Источник: http://www.zerkalo.az/2014/bol-slabost/

Звёзд: 1Звёзд: 2Звёзд: 3Звёзд: 4Звёзд: 5Звёзд: 6Звёзд: 7Звёзд: 8Звёзд: 9Звёзд: 10 (4 оценок, среднее: 10,00 из 10)
Oxunma sayı: 465